Приехал в Москву, выпил, избили, очнулся на улице без документов — типичная история бездомного. Некоторые годами пьют и попрошайничают, но многим хочется вырваться из порочного круга. Это не так непросто. Выбраться из тяжелой ситуации помогает подмосковная сеть домов трудолюбия «Ной», объединяющая 12 филиалов. В самом крупном — в Егорьевском районе — почти сто постояльцев. Как возвращают к нормальной жизни вчерашних бомжей — в репортаже РИА Новости.
Ангел падает вниз
«Левое крыло хорошо получается, а правое постоянно отваливается. Фигурка вроде бы простая, но нужно все очень скрупулезно делать», — Сергей Витальевич крутит в грубых руках гипсового ангелочка. В мастерской дома трудолюбия работают еще двое, но он считается самым опытным.
Фотографироваться не любит — у него нет одного глаза. «Мы делаем макеты церквей, оленят, гномов, есть даже макет Троице-Сергиевой лавры», — о своем занятии он говорит с явным увлечением, а вот о прошлом вспоминать категорически отказывается, хотя на руках у него видны тюремные наколки.
Зато охотно делится секретами мастерства. По его словам, главное при изготовлении фигурок из гипса — качественная силиконовая форма, куда заливается материал. «Важно, чтобы воздух не проникал внутрь, а то фигурки становятся полыми. После отливки можно все аккуратно почистить наждачной бумагой. Бывает, нос, например, не получается из-за попадания воздуха. Тогда лучше всего просто капнуть гипсом и подождать, пока он застынет», — объясняет Сергей.
Кроме гипсовой мастерской, в Егорьевском доме трудолюбия есть швейный и столярный цеха. В столярном делают складные стулья и столы, пробуют мастерить ульи, стремянки — они нужны, чтобы залезать на второй ярус кроватей. Всего в приюте сейчас 90 человек. Двухэтажное здание бывшей деревенской школы окружено высоким забором, гостей встречает огромная, но приветливая овчарка Кира. Самим постояльцам разрешается выходить за ограду только раз в неделю — по воскресеньям. Строжайшее условие — отказ от спиртного. Возвращаясь из отгула, каждый проходит тест на алкоголь.
«Если пришел пьяный, мы его, конечно, не выгоняем, однако у нас действует определенная система наказаний. В первый раз мы обязываем неделю трудиться бесплатно. Второй раз — две недели, третий раз — месяц. Четвертый раз — месяц бесплатно и без права выхода за ворота. Все знают правила и очень этого боятся. Если и дальше нарушения повторяются, переводим в другой дом. Тот, кто не согласен с такими условиями, в любой момент может уйти», — рассказывает директор приюта Елена Скоморохова.
Рукавицы и кармашки
Ассоциации со словом «бомж» у жителей Москвы не самые лучшие. Кажется, что это обязательно вонь, грязь, какая-то зараза. В доме трудолюбия, однако, ничего такого нет. Постояльцы ходят хоть и в ношеной, но чистой одежде, регулярно моются, помещения проветриваются. Появление журналистов у них вызывает заметное оживление. «Вы про нашего директора обязательно напишите.
С нами все понятно, мы люди пропащие. А она такая хрупкая девушка! Я бы на ее месте уже с ума сошла», — горячится одна из женщин.
В коридорах — мешки с одеждой, хозяйственными принадлежностями. Это то, что передают неравнодушные люди. В каждой комнате по три-четыре кровати. Мужчины и женщины — отдельно. Одно спальное место обустроено прямо в коридоре. «Здесь спит девушка весом 200 килограммов. Она сильно храпит, любит скандалить, ни с кем ужиться не могла, поэтому перевели ее сюда», — объясняет Скоморохова.
В швейном цеху делают рукавицы и настенные кармашки для хранения всякой мелочевки. Что интересно, этим увлечены не только женщины, но и мужчины. Любовь Александровна — одна из ткачей-ветеранов. «Ой, все я вам рассказывать не буду, — машет она рукой. — У меня вообще муж был военнослужащий, в 1989 году его перевели в Харьковскую область на Украину. Муж погиб, а я там оставалась сельской учительницей. Я всем говорила, что русская, не хочу отъединяться от России, меня за это звали Люба-москалька. В итоге уволили, лишили служебного жилья, выселили на конюшню, пришлось уехать».
По ее словам, в Москве она работала сиделкой в патронажной службе, помогала неходячим больным. «Один мальчик был с ДЦП. Я за ним ухаживала, а мама, чтобы не беспокоил, пичкала его корвалолом. По 10-15 пузырьков в день в него вкачивала. В итоге он умер от интоксикации. Я после этого сама не своя была, у меня украли сумку с документами. Работы лишилась, снимать квартиру денег не было. Отчаянное положение. Поехала к дочери в Подмосковье, но у нее давно своя семья, ей было не до меня. Я дошла до такого состояния, что хотела броситься под электричку. Меня спасла собака: она выла, лаяла — будто отгоняла меня от путей. В итоге я познакомилась с бывшими наркоманами, они меня взяли в свой приют, а потом порекомендовали обратиться сюда», — вдова военнослужащего едва сдерживает слезы.
«Вижу сердцем»
Дому трудолюбия уже шесть лет. Волонтеры давно заметили, что обычные ночлежки не возвращают бомжей к жизни в обществе. Наоборот, их положение только усугубляется. Они всегда могут переночевать в тепле, получить горячую пищу и необходимую медицинскую помощь, а потом снова вернуться к попрошайничеству и выпивке. Все это не способствует социализации. Группа активистов решила пойти другим путем: привлекать бездомных к труду, ограничивая их в алкоголе. В некоторых филиалах здоровые мужчины работают на стройках, убирают снег, женщины занимаются рукоделием. Егорьевский дом трудолюбия — социальный. Здесь много инвалидов.
Попадают сюда в основном из больниц. Медучреждения таких пациентов долго держать отказываются, по сути, они никому не нужны. Увечья у всех примерно одинаковые. У мужчин из-за обморожений не хватает конечностей, женщины страдают трофическими язвами, хроническими болезнями легких. У многих диагностируют полинейропатию — постепенное отмирание нервных клеток из-за злоупотребления алкогольными суррогатами. В конечном итоге отказывают ноги.
Еще одно последствие отравления некачественным алкоголем — потеря зрения. Алексей — слепой на оба глаза, но говорит, что видит сердцем. Он обучает всех желающих дизайну и компьютерным программам. У него мягкая улыбка и спокойный голос, хотя то, что с ним произошло, — сюжет из криминальной хроники.
«Мама тяжело заболела онкологией, мне надо было ложиться на глазную операцию. Мама по объявлению в газете наняла себе человека для ухода. Я лег в больницу, а через три дня мне сообщили, что самого близкого мне человека вынесли вперед ногами. Я еще ничего не подозревал. Вернулся домой, и этот «помощник» принял меня с распростертыми объятиями. «Леша, мама завещала тебе во всем помогать. Ты ее на что думаешь хоронить? Давай дачу продавать». За 120 тысяч продали дачу. Этих денег на похороны хватило, а дальше я узнал, что я бездомный. Этот человек заявил, что у него есть дарственное завещание. Потом меня избили, заставили перепрописаться в Калужскую область», — вспоминает он.
Алексей вернулся в родной Климовск, слонялся по знакомым, но быстро надоел им. Последнее время жил в подвале собственного дома. Иногда приходилось ночевать на улице — в парках, на лавках в скверах.
Улица тянет
Распорядок дня в «Ное» строгий. Подъем в 8 утра, в 8:30 — общее собрание и молитва. Рабочий день — с десяти до шести с перерывом на обед. Есть четыре 15-минутных перерыва: кто-то курит, кто-то пьет чай. Выплачивается пособие 50 рублей в день. Многие бездомные не готовы работать за такие деньги, ведь за день попрошайничества у московской церкви можно собрать 1500-2000 рублей.
Владислав с седой бородой и хриплым голосом признает, что причина всех его проблем — алкоголь. «Я приехал в Москву из Челябинска. Сначала были какие-то шабашки, потом стал попрошайничать. Зимой было тяжелее всего. На вокзалы меня не пускали из-за отсутствия документов. Ночевал в заброшенных домах. Там электричества нет, но часто остается отопление. Бывает, и некоторые подъезды отапливаются. Вообще, когда мало пьешь, что-то находишь, голова работает, а вот как запил — уже не до того», — рассказывает он.
«Долго ли я сидел? А в какой раз? У меня три срока было, — удивляется Владислав. — Все три — за мелкую кражу. Один раз взял бутылку водки в магазине, другой — мне ее специально всучили. Видели, что бездомный, жить негде, никто не вступится. Сидел в Матросской Тишине, Бутырке, в колонии в Кировской области».
Пятидесятилетний Иван пристрастился вязать коврики. По его словам, это занятие сродни медитации: можно сосредоточиться, отвлечься от дурных мыслей. «У меня несколько знакомых умерли от алкоголя и наркотиков. Я сам попал в наркологию, а оттуда дали рекомендательное письмо сюда. Я здесь около месяца», — говорит он.
Начать новую жизнь, не беспокоиться о ночлеге и приходить на вокзал, лишь когда отправляешься в отпуск, — лучшая перспектива для любого постояльца «Ноя». У некоторых это получается. Но многим возвращаться просто некуда. И родные вроде бы есть, однако ничего с ними уже давно не связывает. Остается надеяться только на ангела, пусть даже у него не хватает крыльев.