Без Бати. Девять дней со дня убийства Александра Захарченко
В Донецке после гибели главы ДНР Александра Захарченко комендантский час снова перенесли на 23:00, до этого он начинался в 01:00. За нарушение тридцать суток. Ближе к вечеру город пустой. И дело не только в этом новом распоряжении, а скорее в ожидании и неопределенности. Как живет самопровозглашенная республика без Бати (так здесь называли лидера ДНР) в материале обозревателя РИА Новости.
Школа
Мальчишка в кадетской форме бежит с кружкой воды сквозь праздничную линейку. Нескольким ученикам на Дне знаний, который из-за трагических событий в республике перенесли на четвертое сентября, стало плохо.
«Никогда такого не было. И не жарко сегодня. Но дети очень переживают, напряжение последних дней сказалось. Саша должен был к нам приехать на праздник, говорит первая учительница Захарченко Алла Оболенская. Он был здесь не гостем, приезжал постоянно, когда было свободное время. И с детьми, с взрослыми, учителями со всеми общался на равных».
В прошлом году по решению Захарченко школа, в которой он учился, стала кадетским корпусом. До войны здесь занимались 180 человек, с мая 2014-го, вспоминают учителя, «когда над городом пролетели боевые самолеты», чуть больше ста. Но почти сразу потянулись дети из поселков и городов, попавших в число разрушенных и серьезно обстреливаемых.
Школа приняла всех. «Дети были кто во что одет. Ходить на уроки было не в чем. Без документов, без свидетельств о рождении», расскажут педагоги.
Сейчас на линейке все, кроме младших классов, в форме. «Захарченко сам выбирал, и вообще это его идея, поясняет Алла Ивановна. Когда к нам приехали ребята с линии разграничения, Саша к ним сразу пришел, а там малыши совсем, четвертый класс, за руки с мальчиками поздоровался. «Ребят, что вы больше всего хотите?» «Я хочу домой, у меня там щенок остался». «Домой». «Поверьте, мы сделаем все, чтобы вы вернулись».
Говорить Алле трудно, будущий глава ДНР учился в ее первом классе: «Это мои дети. Я пришла девчонкой в школу после училища. Мне было 19 лет. Первые дети очень сильно запоминаются. У тебя нет опыта работы, и тут на тебя смотрят эти глазенки».
«Знаете, он был самым обыкновенным мальчишкой, который любил погонять в футбол, заступался за младших, уже в детстве был бесстрашный, за справедливость, продолжает Алла. Помню забавный случай. Перерыв, смотрю детей никого. А Саша жил в соседнем со школой доме. Оказалось, он повел весь класс к себе бабушка напекла пирожков. Пока она отвернулась, тарелка уже была пустой он всех угостил».
После того как школа превратилась в кадетский корпус, желающих учиться стало больше, чем могут вместить классы. В планах было строительство нового здания. Казарму Захарченко не согласовал: «Семья главное, жить дети будут дома».
«Александр Владимирович много разговаривал со старшеклассниками. Спрашивал, как они видят будущее республики, что нужно сделать. На прощании с ним видела наших детей. Приходили в форме, стояли по стойке смирно, вспоминает Оболенская. Растерянность есть. Страх. Когда я была школьницей, умер Брежнев. У людей был страх. У всех сейчас такое же состояние. Все спрашивают: «А что будет дальше?» Он смог нас сплотить. Надеюсь, все то, что было намечено, получится. Республика будет развиваться. Страшно, что наши дети привыкли к войне. У меня младшие классы, и они разбираются в «прилетах», чем стреляют. Мы боимся тишины, ведь за ней неизвестность».
На инаугурации Захарченко Алла и Татьяна, учитель из техникума, сидели в первом ряду.
«Простые учителя среди чиновников, рассказывает Алла Ивановна. И представил нас как вторых мам. Я ему говорю: у тебя голос дрожал. А он мне а у тебя слезы текли. Он много кому помогал, не только нашей школе. Что случилось ему писали. У нас в Калининском районе хотели закрыть шахту нерентабельная. Захарченко пригласил специалистов, оказалось, что запас угля хороший, и все заработало. В Горловке запустили предприятие «Стирол». Картонная фабрика открылась. У нас все не так плохо, как кому-то хочется».
Диане 16 лет, учится в одиннадцатом классе: «Несправедливо все это. Некоторые своего добились, рады. Но я считаю, что безнаказанным ничего не остается. У нас все плакали, надеялись, что это шутка. После случившегося мои планы изменились, я сомневалась, идти ли в военные структуры. Сейчас понимаю: мои плечи под погоны. Как мы можем вернуться туда, откуда нас выгнали? После стольких потерь. Мы должны быть независимыми. Посмотрите, как они сейчас ликуют? Это низко и трусливо».
Илья: «Он свой. Не прятался от нас. Планирую идти в военные структуры. Хочу показать, что есть еще жесткие парни на Донбассе. На передовой я уже был, представляю, что это такое. Победа за нами по-любому».
Кладбище
Моторола и Гиви похоронены рядом. На кладбище «Донецкое море», чтобы попрощаться с Захарченко, все еще идут люди. Василий и Стас пришли «проведать». Так и говорят: «Проведать парней». Могила главы ДНР дальше, палит солнце, мужчины сидят на скамейке и не знают, куда идти.
Василий приехал из России помочь родственникам по хозяйству. Стас пошел, «потому что это по-человечески».
«Что ж ты не уберегся, обращается Василий к портрету Захарченко, видно только глаза, к могиле близко не подойти, еще не убрали цветы. Тебе бы лет двадцать пять еще главой работать».
«Не уберегся, двадцать пять», вторит Стас. Всю дорогу до центра Донецка Стас будет повторять слова родственника.
«А вы знаете, что будет дальше, поворачивается Василий и смотрит на нас с переднего сиденья машины. Этот вопрос задают друг другу все. Я на шахте больше двадцати лет отработал, мать одна осталась, пришлось ехать в Россию. Двенадцатый год там живу. Кто ж предполагал, что в наше время будет такая долбежка. Это не война, а провокация. Война быстро заканчивается, а у нас ерунда, тлеющая война. Вояки эти горазды детей и коров убивать. За что они воюют? Не знают ведь».
Веселое
Бабушка Люба осталась одна. Зимой дед Вова вышел погулять, упал и умер. Скорая приехать не успела.
Люба и Володя не выезжали из Веселого. Мужчина был ранен, вдвоем они переживали и пережидали все обстрелы. Сейчас, когда может, приезжает сын.
А так только тишина, обстрелы, рядом руины аэропорта и собаки.
Моя ласточка, знаешь, я эти дни до того плачу, что Захарченко убили. Это ж надо, такая судьба. А в Зайцево? Как только его убили, на следующий день пять домов там сгорело после обстрела. И это тишина? Ночью в пятнадцать минут третьего у нас начали стрелять. До того, что ужас один. К чему это пойдет, деточка? К войне? Собрала помидоры и огурцы, пошла на базар продавать. А там женщины стоят в очереди за молоком и болтают. Какую только грязь не льют на него. А ведь какую-никакую пенсию дали. Дети отдыхать ездят. Противно слушать. Бессовестные языкатые бабы.
Спартак
Вокруг Вики носятся котята, семь штук. Девочка забрала их из посадки пожалела. Она одна из двух детей, живущих в Спартаке. Четыре года поселок остается без электричества, газа и воды.
В свои 12 лет Вика хорошо знает, что такое война. Обстрелы, жизнь в подвале и страх.
Кто-то из волонтеров купил Вике и ее бабушке путевку к морю, уезжают вечером. Девочка пропустит две недели учебы, кроме нее в классе учится еще один ребенок. Как только открылся бассейн, Вику отдали заниматься плаванием: «Не хочу, чтобы она сидела и слушала, как разрываются снаряды».
Когда-то в Спартаке жило пять тысяч человек, сейчас 54. Летом возвращаются те, кто переехал, сажать и собирать овощи и фрукты.
Марина, вторая девочка, в этом году поступила в техникум на повара-кондитера. Пока тепло, они с отцом живут на летней кухне рядом с руинами собственного дома. От него осталась стена с провалами окон. Темнеет уходят в подвал.
У нас ничего не изменилось. Вечерами стреляют, днем молчат. Узнали про Захарченко плакали. Жили и надеялись на что-то, а сейчас… Неопределенность. Еще наступление нам обещают, но их уже столько обещали, что мы их не считаем. А перемирие у нас так и не начинали.
©